eli cavanagh #ИЛАЙ КАВАНА, 40 лет, экс-фронтмен Kings of Wasteland (вокал, гитара), прости господи бывший муж
fc sam claflin (as billy dunne in daisy jones and the six)
[indent]
and if you don't love me now
you will never love me again

[indent] В многочисленных пересказах это давно перекочевало в разряд притч, романтических легенд о старом-добром рок-н-ролле: в 2016 году, обретаясь в Палм-Дезерт после свадьбы давнего друга, отец-основатель уже популярных, но пока ещё не легендарных «Королей пустоши» Илай Кавана набредает на задрипанный бар с покосившейся и побитой со временем вывеской, надпись на которой сейчас уже никто не вспомнит, заходит промочить горло и встречает Лиззи Ли. Уже на следующий день Лиззи сгребает первые попавшиеся шмотки в дорожную сумку, запрыгивает в машину Илая и уезжает далеко-далеко, оставив за спиной Палм-Дезерт и всю свою прошлую жизнь, чтобы обменять их на всемирную славу, иллюзорное бессмертие и его постель. Всё остальное - уже история.
[indent] История, в которой далеко не всё так романтично и однозначно и ещё сложнее подвести переменные к общему знаменателю.
[indent] За кадром остаётся бывший муж Лиззи, получивший от супруги документы на развод по почте месяц спустя, но так и не получивший внятных извинений или хотя бы объяснений. За кадром остаётся бывшая жена Илая, родившая ему двоих детей. За кадром остаются все казавшиеся незначительными долгоиграющие последствия этого выбора, обратная сторона успеха, превратившегося в удавку на шее, деньги и кокаин.
[indent] Про таких, как Илай Кавана, говорят «добился своего», говорят, что они всё знали с самого начала. Иначе не хватило бы ни духу, ни сил продолжать карабкаться, цепляясь за мираж настолько зыбкий, что он в какой-то момент начинает казаться полузабытым сном. Когда появляются Kings of Wasteland, Илаю двадцать шесть, и он уже тащит за собой ворох сопутствующих началу карьеры досадных неудач. Когда группа становится легендарной, Илаю исполняется тридцать три. Божественный возраст - идеально подходит для точки отсчёта начала конца.
[indent] В те годы разрозненные детальки пазла складываются наконец в идеальную гармонию: стройное двухголосье Илая и Стеллы, дрожащая гитара Лиззи, сыгранная уже ритм-секция Родни и Энди, занесённые вместе с пустынным ветром Мохаве перемены. Собранный из этих деталек, переливающийся причудливыми завихрениями groovy эстетики семидесятых, совершенно магический альбом East of Eden выходит год спустя. Тогда же Илай и Лиззи женятся. Тогда же всё начинает разваливаться.
[indent] Самоуверенный до самодурства, привыкший добиваться своего и прогрызать путь к вершине тогда, когда другой уже пошёл бы в обход, Илай совершенно не понимает, как это, когда твоя карьера напоминает не ту самую, хрестоматийную, стремянку в рай, а стремительный взлёт на вершину американских гонок, за которым последует такой же головокружительный спуск вниз. Не понимает, почему притча об их знакомстве быстро становится для Лиззи историей из категории запретных. Не понимает, почему её приводит в бешенство каждое презрительно брошенное «девчонка Илая» и откуда растут корни её переходящей в ненависть удушающей зависти к Стелле, не слышавшей этой фразы никогда.
[indent] Не понимает, что, забрав Лиззи из Палм-Дезерт на следующий день после их первой встречи, подарил ей что-то хуже своей нестабильной любви, будущей всемирной славы и всех последствий. Он подарил ей амбиции. Амбиции, которые в скором времени начинают душить.
[indent] Таблоиды, кажется, называют их двухмесячный союз самым головокружительно быстрым разводом в Голливуде со времён Кида Рока и Памелы Андерсон. Таблоиды тогда вообще говорят о них больше, чем они сами: Илай бросает вскоре ставшее привычным без-комментариев, Лиззи отмазывается ничего не значащим сахарным пиздежом, мол, мы здесь ради музыки... И, как бы клишировано-напыщенно не звучали её слова, оказывается права.
[indent] Они остаются ради музыки, и музыка становится одновременно способом побега и единственной возможностью выплеснуть накопившееся. Репетиционная база превращается в Колизей, студия звукозаписи - в поле битвы. Методично разъёбывая друг друга отдельными строчками, словами, буквами, убийственными бриджами, эффектными гитарными риффами, они сами не замечают, как входят в раж, и ненависть вперемешку с болью и не отгоревшим сожалением внезапно оказывается ничуть не менее действенным наркотиком, чем любовь.
[indent] Настоящие наркотики тут, к сожалению, тоже присутствуют.
[indent] Мир кажется простым и понятным, когда ты нюхаешь кокаин. Проблемы отступают куда-то в сторону, каждое решение кажется единственно верным, а ты сам будто бы становишься всесильным. Недельные марафоны без сна, головокружительная бодрость, искрящаяся радость - всё это пьянит так, что отказываться, вроде как, не имеет смысла. А когда они завязают достаточно глубоко, отказаться оказывается уже невозможным.
[indent] В кокаиновом биндже они записывают второй совместный альбом, ушедший в народ как «продолжение стейнбекской дилогии» Grapes of Wrath, лучший релиз и однозначный хит 2018 года по версии Rolling Stones, продержавшийся на верхней строчке Биллборда 31 неделю. Под кокаином появляются их лучшие песни. Под кокаином Илай разбивает все стёкла в люксе отеля «Плаза» в Нью-Йорке, впав в приступ неконтролируемого бешенства после того, как Лиззи как-то не так смотрит на парня, улыбнувшегося ей в лобби-баре. Под кокаином Лиззи швыряет в Илая попавшимся под руку столовым ножом после того, как он как-то неаккуратно высказывается о ней в интервью, и только чудом не выкалывает ему глаз.
[indent] Под кокаином они сходятся и расходятся обратно несколько десятков раз, пока молчаливое охуевание невольных свидетелей этой драмы не становится вкупе с собственными толком не проговорёнными проблемами и обидами пылающей яростью, пока не становится понятно - продолжаться так дальше не может. Они не выдержат. Никто не выдержит.
[indent] Вайлд райд в набитом под завязку белым порошком и марихуаной кадиллаке по Истсайду Лос-Анджелеса, закончившийся в полицейском участке и ленте новостей становится точкой невозврата. Остатки здравого смысла держатся на соплях. Стелла хлопает дверью и кричит, что лучше бы эти двое в тот день разбились. Родни пассивно-агрессивно саботирует три репетиции подряд и упорно скидывает звонки, пока Илай не появляется на пороге его дома лично и с извинениями. Энди жалеет о том, что бросил в своё время колледж. Сообщение об их первом выступлении на Коачелле становится сообщением об их последнем выступлении в принципе. Но даже это выступление так и не происходит.
[indent] Кто-нибудь, может быть, мрачно предвещает, что Илай Кавана и Лиззи Ли разобьются в один прекрасный день обдолбанные вусмерть или, всё-таки, прибьют друг друга голыми руками, но от Стеллы этого не ожидает никто. Внезапная инфекция, острый септический шок, быстрая, болезненная и чудовищно бессмысленная смерть, оставляющая после себя недоумения не меньше, чем горя. В последний раз они видятся на похоронах, когда Лиззи методично напивается неприлично дорогим шампанским и блюёт в ближайшее кашпо, пока Илай держит её за волосы. Как-то само собой разумеется, что после этого уже больше ничего не будет.
[indent] «Ничего» случается четыре года спустя, когда протоптанная уже дорожка на пути к саморазрушению протаскивает Илая мордой по старым путям побега через ещё один стремительный и такой же неудачный брак с длинноногой моделью, а Лиззи чередует хахта йогу с употреблением калифорнийского зифанделя внутрь. Становится способом закрыть всё-таки с выпуском своеобразного трибьюта Стелле гештальт и двигаться дальше. Помириться.
[indent] Если, конечно, никто не предпримет попытки пересобрать давно уже мёртвую группу, забыв уточнить мнение её основателя.
[indent] В этом есть что-то очень интимное, когда Илай склоняется к Лиззи и, глядя ей прямо в глаза, тихо и ласково спрашивает, будто бы в старые-добрые времена:
[indent] - Лиззи, какого хуя?

[indent] Во-первых, вы вряд ли дочитаете эту заявку до конца, а если всё-таки дочитали, то я вами горжусь (серьёзно). Первой и самой очевидной ассоциацией, конечно, станет «Дейзи Джонс», но тут спешу разочаровать - вдохновлялась первоначально не книгой-сериалом, о которых на момент задумки толком не знала, а тем, чем вдохновлялись их авторы, так что связаны эти истории куда меньше, чем можно подумать (куда там Лиззи до Дейзи, в конце концов). Если смотрели/читали - отлично, если нет - необязательно, в любом случае, я здесь, несмотря на все сходства, говорю немного не о том.
[indent] Во-вторых, будучи игроком на форуме, где к регистрации доступна любая хтонь, которая только придёт в голову, я предлагаю вам поиграть самый нереалистичный сюжет из возможных: притвориться, что каким-то образом абсолютно винтажная по звучанию и духу группа родом откуда-то из семидесятых может стать greatest band of all time в новые двадцатые. «Короли» - это на самом деле такая большая метаотсылка ко всем сразу и эпохе в целом, мой воздушный поцелуй Fleetwood Mac, The Mamas & The Papas и многим, многим другим, по факту не означающий, что кому-то из перечисленных они на самом деле тождественны. А ещё, в отличие от всех перечисленных, у наших ребят есть чудовищный XXI век, когда о вас первыми узнают не таблоиды, а интернет - фанмейды на ютубе, эстетики на тамблере, срачи в твиттере, всё это будет.
[indent] Илай и Лиззи могут пассивно-агрессивно хуесосить друг друга в песнях в лучших традициях Линдси Бакингема и Стиви Никс, сходиться, расходиться, записывать лучший альбом десятилетия, чтобы развалиться на части год спустя, бороться с зависимостями и проигрывать, до хрипоты спорить о предстоящем трибьюте, перспективах реюниона и собственном понимании амбиций - и всё это я хочу играть. Детали опциональны и менябельны, при попадании в вайб расцелую в темечко и разрешу вообще (почти) всё, так что наращивать мясо на скелет можно и нужно. Поменять внешность тоже можно, но я буду так громко плакать, что вам станет неловко, так что лучше не надо. Для всего остального есть моя личка, в которую ещё, кстати, недурно было бы принести пробный пост.

Joy #ДЖОЙ, ~30, almost-a-wife & most definitely an ex, бывшая коллега, но есть нюанс
fc carey mulligan
[indent]
Тебе нужны деньги. Мне нужны деньги. Тебя пригласили в кино. Меня пригласили в кино. Вроде не вау какое, но зато платят наличкой. Ну и что, что искать павильон пришлось три тысячи лет, а он вообще оказался чей-то квартирой, да?

Ты чуешь подвох, но отмахиваешься от него. Я, кажется, вообще нахожусь в состоянии того самого азарта до жизни, когда кажется, что всё что угодно по плечу.

Всех нас периодически затягивает в круговорот случайностей, столкновений, событий и каких-то не сразу ясных шансов.

Мы сталкиваемся на работе случайно.
Мы также случайно оказываемся в Вегасе. С разными людьми, разными целями, разными желаниями.

Мы устраиваем гастрономический тур по бессчётному количеству баров, кафешек и закусочных, но на самом деле безбожно пьём по пути от пункта «А» к пункту «Б», пытаясь то ли разрушить себя окончательно, то ли пытаясь надышаться перед тем, как с этим саморазрушением покончить.

Может быть, ты из хорошей семьи, которая была бы в ужасе от нашей идеи обручиться в Вегасе вотпрямщас. Может быть, у тебя вообще никого нет. Я, если честно, не в курсе, а ты не торопишься всё выкладывать.

Тебя приходится складывать по кусочкам, то ли как сложный паззл, то ли как рассыпавшиеся во все стороны разноцветные осколки калейдоскопа.

Может, тебя разыскивают. Может, ты видела то, чего видеть не должна была. Может быть, я это всё придумал.

Вокруг всё всегда стремительно менялось: города, освещение, реквизиты и декорации. Одна деталь оставалась неизменной – тонкие перчатки на твоих руках.

«Иначе вся техника слетит к чертям», – говорила ты.

aleph #АЛЕФ, ~30, unluckiest person in the world, saddest little baby in the room
fc mädchen amick
[indent]
Четвертое желание — о ней.

Монотонный ритм капель уже давно не отзывается тревожностью, не напоминает о просроченных суммах за капитальный ремонт, как шпиндельный счетчик. Ох, что-то сломалось, опять. Какова же новость. Алеф переворачивается на другой бок — и это движение будто кульбит в изнуряющем кисельном вневременье. Алеф переворачивается на бок, сантехника стабильно ломается по средам.

Невпопад ей вспоминаются рыжие спутанные кудри и солнечный блик — так в фильмах изображают трогательные мгновения, застрявшие в памяти зернистыми кадрами. Проектор транслирует что ему пожелается прямо на белую простынь, а Алеф и рада стать стеной.

Когда ты Иов многострадальный и это — аксиома, застывшая на границе фильмов с Лесли Нильсеном и самой ужасной трагедии, чужой смех отдается в ушах смоченными розгами. Поэтому вместе с бликами солнца приходит настороженность. А затем — чувство, что, должно быть, испытывают счастливчики, так близко подобравшиеся к исполнению мечты; Агнес никогда не смеялась над ней, как это делали остальные. Но от первых попыток помочь Алеф бежит с ужасом, подобно людям, которые впервые увидели изобретение братьев Люмьер. Щелчки мерно жуют пленку; где-то в перерывах, внутри десятка лет, Алеф ловит чужие ладони, стараясь случайно не прокусить кожу и надеясь, что вневременье не способно поглотить солнце.

Алеф — сложный человек. Алеф сложно со всем. Особенно ей сложно с самой собой. Ее ладоней, вообще-то, лучше не касаться. Держаться на почтительном расстоянии в несколько метров. Не оставлять бездомных животных под дверью. Все валится вон, ближайшие соседи уезжают на каретах скорой помощи, птицы дохнут, скисает молоко, убегает кофе.

Как же повезло, думается ей и вновь невпопад, что лощенная настороженность двадцать первого века обращена в пестициды и БАДы, а не чудесные стечения обстоятельств. Взять на несколько десятков лет раньше и ее пятки щекотало бы только пламя. Все же, с ведьмами у Алеф много общего. В комнате дома на отшибе царит полумрак, для искоренения пустоты ей понадобилось не одно кладбище книг. В сентиментальности Алеф не откажешь, поэтому она все еще хранит несколько колод, оставшихся после Агнес. Но в выстреливающем через глотку сердце похоронено куда больше.

Четвертое желание — о ней. Будь у Алеф машина времени, попробовала бы исполнить его еще раз. И раз за разом. С любопытством экспериментатора высматривая что более пригодно к жизни — она или хаос, неизменно остающийся после нее.

Но пока есть только кульбит во вневременье. Оно хранит молчание и непредвзято, как строжайший судья. После сжатых зубов, выцеженного «что, спасать меня бедняжку решила?» прошло уже слишком много времени. Иногда Алеф кажется, что Агнес и впрямь золотая рыбка. Разве что, в водах, покрытых тиной, радужной коркой бензина, мусором из несбывшихся планов.

Четвертое желание — о ней. Будь у Алеф машина времени, она заткнула бы Агнес рот, не позволила бы этим словам быть произнесенными, вышвырнула бы за порог. С отстраненной яростью мечась меж выбором, кто виноват в ее патологической непригодности для жизни — сам Сатана или ласковое «я просто хочу, чтобы ты была счастлива».

что у вас тут блять происходит. библейские отсылки, прости господи, не смысла ради, а красоты для. да, Алеф приносит несчастья и с ней постоянно что-то случается. Агнес — исполняет желания, но в долгосрочной перспективе делает только хуже (вместе с озвученным "я хочу" на свет рождается очередная цепочка пиздеца). столкновение искренних побуждений с реальностью, где Алеф в своих бедах частично винит Агнес. Агнес, в свою очередь, с лучшими намерениями идет к черту, но нет-нет да в самосочиненном роуд муви сталкивается с Алеф. обе резонируют от попыток изменить собственную природу до смирения, и никогда не задерживаются на чем-то одном. обе в чем-то похожи, но всегда недостаточно, чтобы начать доверять друг другу. не злые бывшие, не совсем друзья. достойно замыкая троицу заявок от людей честной судьбы, скажу — хуй пойми что. поскольку заявка это больше кусочек вайба, то определенного сюжета нет. можем взять любой отрезок времени, докинуть деталей, поменять вещи. пишите в лс.

virginia "ginny" remington #ВИРДЖИНИЯ "ДЖИННИ" РЕМИНГТОН, 22, младшая сестра, официантка (?)
fc olivia welch
[indent]
I can't help but wonder
If our grave was watered by the rain
Would roses bloom?

В первый раз сердце Джинни разбивается вместе с линией защиты государственного адвоката под удар судейского молотка и лаконичное "виновен" в тринадцать.

Жизнь до этого момента запоминается горьким разочарованием. В девять Джинни просит у Санты щеночка, но письмо, по всей видимости, теряется в пути или вовсе оседает где-то на почте, так и не отправленное адресату. Вместо щеночка она получает на Рождество очередной материнский запой, вместо праздничного стола с индейкой и украшениями из остролиста - перезвон бутылочного стекла и гогот её испитых дружков, не стихающий до самого утра. Последняя надежда трескается вместе со снопом искр дешёвых фейерверков соседей, когда тринадцатилетний Перси тычет ей в нос недоразумением из плюша, смутно напоминающим собаку, бормочет слова утешения, но Джинни рыдает так громко, что не обращает на него никакого внимания, потому что хотела не этого.
Того, чего хотелось бы Джинни, Перси не может предоставить при всём желании, но он, по крайней мере, всегда остаётся рядом.

Запои и загулы матери, чередующиеся с клятвенными обещаниями завязать и всё исправить, которым Джинни слишком рано перестаёт верить, сезонные болезни и дни рождения, покупка зимних ботинок, домашние задания и мелочь на обед - в детстве ей кажется совершенно естественным, что со всем этим управляется Перси. Он учит её кидать камни блинчиком и кататься на велосипеде. Он, мучительно краснея и уставившись в стену где-то за спиной Джинни, рассказывает о сексе и презервативах. Он становится первым, кому Джинни приносит свои пока ещё глупые, незначительные детские секреты, которые позже переедут в личный дневник. Джинни не думает о том, когда это закончится, но однажды, под удар судейского молотка и мелкий тремор собственных отбивающих чечётку на скамейке в зале суда кончиков пальцев, это заканчивается.
И тогда сердце Джинни разбивается в первый раз.

Джинни много чего не замечает или предпочитает не замечать: Джинни не видит ни трущихся у их порога сомнительных "друзей" Перси, хмурых хмырей в форме, усталых соцработников, ни раскиданных по всему дому зип-локов, которые в какой-то момент исчезают так же быстро, как появились, ни нависшей над их семейством грозовой тучей опасности, и день, когда всё заканчивается, оставляет её в смораживающем кости ступоре. А потом она осознаёт.

Следующие два года Перси вспоминать не любит. Не любит и Джинни.
Когда Перси возвращается, он кажется совершенно другим человеком - и, кажется, на контрасте совсем не замечает, как изменилась она сама.

Джинни кажется чем-то лёгким, почти невесомым, весёлым и пустоголовым, столь же пустословным - она редко задерживается в отношениях дольше, чем на месяц, меняет со скоростью света хобби, планы, места работы, цвет и длину волос. Джинни кривляется в тиктоках и забивает эфир плейлистами с зумерской попсой, заполоняет пространство, раскидывая вокруг серёжки, резинки для волос, разномастные носки, болтает без умолку, лезет не в своё дело и постоянно возвращается по итогу на диван Перси с клятвенными обещаниями съехать до конца месяца.

Если Джинни остановится хотя бы на секунду, она начнёт вспоминать.
И тогда ей становится действительно страшно.

Если вы ничего не поняли в этом потоке сознания, то это норма!
Перси и Джинни - единоутробные брат и сестра, выросшие в маленьком городке в Техасе вместе с матерью-алкоголичкой, которая своими детьми интересовалась постольку-поскольку и вообще особо в их жизни не отсвечивала за исключением случавшихся с ней время от времени просветлений. Воспитанием Джинни по большей части занимался вынужденный рано повзрослеть Перси, но в 17 лет Перси угодил на два года в тюрьму (неудачно покатался с подружкой на машине её отца, а ой) и оставил Джинни одну. Всё, что происходило в эти два года, они не обсуждали, а вскоре после возвращения из мест не столь отдалённых Перси укатил в Сиэтл. Пару лет назад Джинни перебралась в Сиэтл вслед за братом и пытается строить тут карьеру и личную жизнь, но чаще просто висит у Перси на шее в поисках новой работы/жилья/бойфренда/whatever.
Что происходило в те самые два года с Джинни - ни я, ни Перси не знаем, так что вы можете заполнять это время стеклом, которое вам больше по вкусу. В целом вся эта история - про побитых жизнью и разочарованием молодых людей, которые при этом продолжают сраться на тему "кто сегодня моет посуду", слушать музыку, влюбляться, вести себя как дураки и вообще пытаться как-то вырулить на правильную дорогу. А Джинни, несмотря на всё - задорная, весёлая, очень зумерская, местами по-зумерски кринжовая, но совершенно точно не страдалица, это важно отметить.
Пишу медленно, но любя, все организационные детали готов обсудить с вами в личке, туда же жду пробный пост, чтобы понять с порога, получится ли у нас сыграться. Очень жду!